1.
Мой император - не художник,
скорее каторжник - заложник,
точнее, предводитель шайки
в цепях таких же попрошаек.
Спесивый пёс, твоя страна -
в тебя отнюдь не влюблена.
Тебя проводят злые дети
и расстреляют на рассвете.
Раз хлеба нет, а зрелищ – тьма:
истлеет посох и сума.
Щенкам не жить в бетонном рае.
Здесь каждый камень у - ми - ра - ет…
2.
Ты видишь, воздух пьян цветами,
пропитан, ветром и цветами
раскрашен одухотворённо.
И удалённо - удивлённо
ты смотришь в этот лес глубокий,
голубоглазо – одинокий.
Озёра глаз и смальту сосен
ты, ощущаешь, веря в осень
внутри холста… На вернисаже
ты забываешь, что пропажа -
твоя душа в бетонном рае,
что от зимы ты умираешь…
И лужи глаз в асфальт щербатый…
В который раз ты от Арбата
домой как пёс по переулкам,
бежишь по тёмным закоулкам.
И не хватает кислорода
в метро, где толпища народу,
где пыль от мраморного ветра
разъест глаза, где километры
спрессованы экспрессом своза
тряпичных тел в электровозе.
Кобыле легче? Легче чёрту
у шеи перегрызть аорту!…
Уже к Кузьминкам подъезжая
ты вдруг картины вспоминаешь -
и видишь воздух - пьян цветами.
Пропитан ветром и цветами.
Робеешь: обморок ли это?
Орёшь: Карету мне! Карету!
Но кружит пёс среди двора -
метро закрыли до утра.
И ты, бредёшь по переулкам,
по полутёмным закоулкам
домой спешишь, тебе пора.
Ну, что ж: ни пуха, ни пера!...
Не забывай, что ты – пропажа,
найдёшься, встретившись однажды
не в этой жизни, так в другой,
с тем, кто возьмет тебя с собой,
туда, где входишь в лес глубокий,
голубоглазо - одинокий,
вдыхать молочный запах звёздный,
и жить душой пока не поздно,
и ощущать внутри холста
слиянье неба и креста.
3.
Я устала разговаривать с богом,
или рот мой набит камнями
с той дороги, где тени боком
и чернеют каштанов ветви?
Я устала разговаривать днями,
под дождями, и под снегами,
и ночами спрашивать : «Где Вы,
старый Бог? Посмотрите сами» :-
Нескончаемой конницей скачут
те полки, чьи свистят сабли,
разрубая на части свет мой.
Этот первый, и тот – плачет,
что на труп наступил палач - то,
нет границ, и от мрака - вой.
Есть границы, не горизонты -
для меня и моих деток.
Мы теперь из концлагерной зоны.
Тьма задаст Нюренбергский ход?
Наломали мы дров и веток
в костерок для конца света.
Станет жарко – уйдём в поход...
Император мой - не художник.
Из дворца на палитру брани –
Свору в храм, а для нас - безбожник
вынес смерть на подносе сам:
боль за болью, а мгла за ранью.
Холм к ручью, сбрось в траншею раненых.
Сосны в небо, глаза к небесам…
Я устала разговаривать с богом,
или рот мой набит камнями
с той дороги, где тени боком,
и чернеют каштанов ветви?
Я устала разговаривать днями,
под дождями, и под снегами,
и ночами спрашивать : « где Вы,
старый Бог?»… странный Бог, страшный Бог!
6 ноября 2007
| 
Комментарии